Игнат Красиков: Гиперфиксация на музыке – мой стиль жизни

ВЖ Как появилась идея RITИAL?

ИК В прошлом году худрук «Синестезии» Роман Пархоменко пригласил меня в экспериментальный проект с Юрием Усачевым и симфоническим оркестром. Мне стало любопытно, как соединяются эти два мира – оркестровый акустический и электронный. Захотелось даже продолжить эксперименты, но уже в условиях клубной культуры.

Параллельно я подумал о контрабас-кларнете – инструменте редком, мощном, с низким, почти шаманским тембром. Захотелось сделать его частью клубного контекста. Так у нас с Ромой Пархоменко и родилась идея пригласить несколько композиторов, предложить им написать музыку, где сочетаются клубная энергия и композиторская свобода. Для меня это был своего рода лабораторный эксперимент: дать коллегам возможность выразиться, но при этом найти единую форму.

ВЖ Как вы выстраивали работу?

ИК Единого сценария не было – с каждым автором складывалось по-своему. К примеру, бразилец Марсилио Онофре прислал только черновики – фрагменты, наброски, идеи. Из них я собрал электронику, сделал тейпы, довел материал до звучащей формы. А француз Орес Муссон, наоборот, прислал и тейп, и сложнейшую партитуру – фактически musique saturée. Нам было важно сохранить дух рейв-культуры, поэтому я сделал ремикс на его электронную подложку. Получился интересный сплав – академическая фактура в танцевальной оболочке.

ВЖ При таком разнообразии авторов удалось добиться цельности?

ИК Материалы действительно были разными. У ребят из петербургской арт-группы KVEF – звуки, записанные геофоном; у Ким Джи Вон из Южной Кореи – совершенно иная структура, почти архитектурная. Когда все работы были готовы, я выстроил драматургию и придумал переходы, чтобы все звучало как единое действо. Хотелось, чтобы RITИAL воспринимался не как набор треков, а как полноценный перформанс, где каждый следующий эпизод вырастает из предыдущего: от эмбиента – к движению, от спокойствия – к нарастающему ритму, к танцевальной кульминации и экстазу.

ВЖ То есть в итоге это действительно стало танцевальной историей?

ИК О да! Рома Пархоменко даже просил добавить как можно больше «прямой бочки», когда мы работали над его треком (смеется). Но при этом я стремился сохранить атмосферу мистерии. RITИAL для меня – это не просто рейв, а коллективное переживание, своего рода транс.

ВЖ Почему такое название?

ИК RITИAL отсылает к чему-то друидскому. У друида есть посох – у меня контрабас-кларнет. Это буквально огромное дерево в руках! Низкий тембр инструмента звучит почти сакрально. Есть в нем что-то древнее, тот самый «сектантский» оттенок, который задает магическую атмосферу.

ВЖ Почти как австралийский диджериду?

ИК Точная аналогия! Когда играешь на самых низких нотах, они начинают расщепляться на обертоны – появляется ощущение, будто инструмент сам вступает в диалог с пространством. Контрабас-кларнет вибрирует в теле, заставляет воздух дрожать.

ВЖ А какие ощущения от контрабас-кларнета в академической музыке?

ИК Впервые играл на нем, когда мы исполняли цикл «Акустические пространства» Гризе на фестивале «Другое пространство» с Владимиром Юровским. У Гризе много низких деревянных инструментов – контрабас-кларнет, контрафагот, бас-кларнет, – и их сочетание создает те самые спектральные вспышки, благодаря которым выстраивается композиция. Контрабас-кларнет вообще удивительный инструмент: от густых рокочущих низов до почти бесконечно уходящих вверх оттенков звука.

ВЖ Как реагировала публика во время RITИAL? Все-таки перформанс проходил в ночном клубе.

ИК Честно говоря, я волновался, как воспримут – ведь не каждый день контрабас-кларнет звучит на танцполе. Но люди откликнулись мгновенно: танцевали, включались, реагировали на смену ритма.

ВЖ А тебе самому близка танцевальная электронная музыка?

ИК Да, но скорее ее «шумовая» сторона. Меня занимает нойзовость, не просто танцевальность. Слушаю, к примеру, Clipping – проект, где два электронщика и вокалист Дэвид Диггз. У них тексты социальные, сложные, а саунд агрессивный, многослойный. Из более мейнстримных артистов ближе всего Джон Хопкинс. У него потрясающее звучание, и при всей клубной эстетике он подходит к музыке как исследователь. Электроника у него многослойная, живая, дышащая.

ВЖ Как часто ты сам выступаешь в качестве саунд-артиста?

ИК Нечасто, но все больше тянет в эту сторону. Был опыт сета с live-электроникой в театре «Среда 21» на Бауманской. Это был спектакль по текстам Яна Кохановского – первого национального польского поэта эпохи Возрождения. Режиссер спектакля – Надя Кубайлат, видео делал Саша Плахин, а я отвечал за электронику. Мы выстроили атмосферу на грани эмбиента и нойза – мягкие текстуры с агрессивными вспышками.

ВЖ Расскажи, как вышло, что ты стал активно увлекаться современной музыкой?

ИК Пока учился как кларнетист, начал писать музыку для своего инструмента – просто из любопытства. Искал необычные виды звукоизвлечения, и как результат экспериментов родилась пьеса Mephisto dances для квартета кларнетов, которую мы много раз исполняли с Moscow Clarinet Quartet. Сильное влияние оказала «Студия новой музыки»: там я сыграл огромное количество необычных партитур и впервые столкнулся с тем, что инструмент можно заставить звучать иначе. Позже были мультимедийные проекты с CEAM Artists – это расширило границы еще сильнее.

Игнат Красиков исполняет пьесу Николая Хруста «ISM» для бас кларнета и электроники. Фестиваль «Пять вечеров», 2022

А во время пандемии появилось время по-настоящему погрузиться в электронную музыку. Смотрел туториалы, разбирался в сведении, компрессии, пробовал строить лайвы. Этот процесс продолжается до сих пор – бесконечное поле… Лайв ведь можно строить по-разному: не только в цифре, но и на аналоговых синтезаторах. В цифре можно подготовить сет и нажать клавишу пробела, так что все сработает точно, а на аналоговых нет: там все живое, непредсказуемое.

ВЖ То, о чем ты говоришь, напоминает ситуацию в contemporary music. Нередко слышу мнение, что композиторы настолько дотошно прописывают мельчайшие нюансы, что у исполнителя остается минимум свободы, и проще, чтобы это исполнял компьютер.

ИК Мне кажется, свобода исполнителя должна быть всегда. Можно написать партитуру с предельной детализацией – и это будет оправданно, но живое исполнение держится не только на точности. Это прежде всего энергия! Идеальное компьютерное исполнение этого не передает.

ВЖ Разве?

ИК Даже если партитура дотошно выстроена, остается пространство для интерпретации. Помню, как с CEAM Artists мы играли «Караван» Михаэля Байля. Там огромную роль играет видео, все завязано на синхронизации. Но если убрать физику музыканта, актерское присутствие – пьеса рассыпется.

ВЖ Ты стал первым российским исполнителем «Арлекина» Штокхаузена для кларнета. Подобные перформативные пьесы требуют особой подготовки?

ИК Достаточно серьезной. Штокхаузен – композитор предельно скрупулезный: огромное количество пометок, комментариев, указаний. Нужно много репетиций, чтобы все синхронизировать. И, конечно, физическая форма: в пьесе бег, жесты, перемещения – в первые две минуты легко сбить дыхание, а впереди еще сорок… Ну а театральность? Когда наносишь грим и надеваешь костюм Арлекина, то начинаешь идентифицировать себя с персонажем. Это особое состояние: уже не просто играешь музыку – ты живешь в ней.

ВЖ Смотрю афиши – ты играешь невероятное количество самой разной музыки. И вот даже на интервью пришел в наушниках. Музыка не отпускает?

ИК Это уже привычка. Как кларнетисту мне интересно искать новый репертуар, а как слушателю – находить необычные треки. В своем телеграм-канале я даже сделал рубрику «Меланхоличные четверги», где делюсь интересным.

ВЖ Почему меланхоличные?

ИК Обожаю грустную музыку (смеется). А если серьезно – хочется делиться неочевидным: андеграундом, странными находками. Например, писал про альбом Clipping, построенный на отсылках к хоррор-фильмам прошлого века. Или могу внезапно поставить Snarky Puppy – или какой-нибудь contemporary jazz, который уходит в неожиданные стороны.

ВЖ Какие у тебя отношения с джазом?

ИК Играл на многих джем-сейшенах, мы даже однажды на мой день рождения устроили большой джем с друзьями. Это очень полезно для классического музыканта: обостряется слух, по-другому слышишь ансамбль, учишься подстраиваться, потому что музыку вы создаете вместе.

ВЖ Это база.

ИК В современной музыке – еще больше. Там все обострено и держится на взаимном чувстве момента.

ВЖ Ты вообще успеваешь отдыхать?

ИК Стараюсь. Хотя… гиперфиксация на музыке – это уже мой стиль жизни (смеется). Постоянно заряжен! Вот недавно выбрались с женой на Волгу: сняли домик, решили отдохнуть. Олени вокруг гуляют, свежий воздух, тишина. И что я делал? Смотрел на все это – и шел работать.

Фото: Ася Салахова

Источник